Пена. Дамское счастье [сборник Литрес] - Эмиль Золя

он сам будет караулить. Инспектору пришлось подчиниться, хотя ему совсем не хотелось впутываться в некрасивое дело.

В глухой уголок «Дамского Счастья» можно было попасть, проследовав по сложному сплетению лестниц и коридоров. Мастерские располагались в чердачных помещениях, мансардных комнатах с низкими потолками. Свет сюда проникал через широкие окна, прорубленные в оцинкованной крыше. Из мебели стояли только длинные столы и большие чугунные печи, белошвейки, кружевницы, вышивальщицы, портнихи зимой и летом работали в жуткой духоте и специфическом запахе. Требовалось пройти все крыло, за швейной мастерской повернуть налево, подняться на пять ступенек, чтобы попасть в дальний закуток коридора. Покупательницы заходили сюда редко, только по необходимости, и, добравшись до места, долго отдувались, им казалось, что их час водили по кругу, хотя улица находится в ста метрах от чердака!

Дениза уже много раз встречалась тут с Делошем. Ей по должности полагалось общаться с мастерицами, которые шили и подправляли одежду, и она поднималась к ним, чтобы распорядиться. Делош поджидал ее, изобретал предлог, тащился следом, после чего изображал удивление. Денизу смешили неназначенные свидания. Коридор тянулся вдоль резервуара, огромного металлического куба, вмещающего шестьдесят тысяч литров воды. На крыше стоял другой, такого же размера, до которого приходилось добираться по железному трапу. Делош прислонялся плечом к резервуару, чтобы его большое тело отдохнуло от работы, начинал разговор, и вода аккомпанировала ему, непрерывно журча, а стенки куба загадочно вибрировали. Вокруг не было ни одного человека, но Дениза то и дело испуганно оглядывалась – ей чудилась тень на голой светло-желтой стене. Потом они обо всем забывали, ставили локти на подоконник открытого окна и весело вспоминали детство и родные места. Под ними простиралась огромная стеклянная крыша центральной галереи, похожая на озеро в окружении далеких крыш, подобных скалистым утесам. Над ними было только небо, и вся его ширь и бледная лазурь, помеченная облачками, отражались в стеклах, как в стоячей воде.

В этот день Делош повел речь о Валони.

– Мне было шесть лет, когда мама усадила меня в тележку и мы отправились на городской рынок. Встать пришлось очень рано, в пять мы выехали из Брикбека и проделали целых тридцать километров… У нас очень красивые места. Вы там бывали?

– Да, конечно, – отвечала Дениза, глядя вдаль. – Однажды, когда была совсем маленькая… Там по обе стороны от дороги тянутся поля, заросшие травой, то тут, то там перетягивают веревку связанные попарно овцы… – Дениза помолчала и продолжила, улыбаясь глазами: – У нас дороги прямые на много лье вперед и тенистые… Некоторые луга лежат за изгородями выше меня ростом, там пасутся лошади и коровы… Еще у нас есть маленькая речка с очень холодной водой, ее берега поросли кустами. Это заветное место я очень люблю.

– У нас все так же! Совершенно так же! – восхищенно вскричал Делош. – Повсюду растет трава, и каждый хозяин огораживает свой кусок боярышником и вязами, это его владения, его зеленый дом. Парижане никогда не видели такого зеленого цвета… Господи боже ты мой, как же часто я играл в ложбине, слева от мельницы!

Их голоса постепенно затихали, они стояли и смотрели на пропитавшееся солнцем стеклянное озеро и видели поднимавшийся из него мираж: пастбища, тянущиеся до горизонта, надышавшийся океаном Котантен, подернутый нежной акварельно-серой дымкой. Внизу, под гигантским железным остовом, в зале шелков, бурлила торговля, рокоча наподобие включенного станка. Все здание вибрировало под воздействием толпы, суеты продавцов, жизни всех тридцати тысяч человек, заполнявших помещение и вступавших в телесный контакт друг с другом. Глубинный низкий звук сотрясал крыши, но девушке и молодому человеку, захваченным мечтой и воспоминаниями о родине, слышался голос океанского бриза, ласкающего траву и играющего в кронах деревьев.

– Боже, мадемуазель Дениза, как же сильно я вас люблю! Почему, ну почему вы ведете себя со мной как друг?! – Глаза Делоша наполнились слезами, и Дениза протянула к нему руку, желая утешить, но он не дался и продолжил горячо, сбивчиво: – Оставьте, не нужно, лучше выслушайте еще раз, сделайте милость… Мы бы поладили, земляки всегда находят общий язык!

Он всхлипнул, и Дениза мягко укорила его:

– Вы ведете себя неразумно, хотя пообещали никогда больше не заговаривать со мной о любви… Подобные отношения невозможны между нами. Вы порядочный человек и мой друг, но я ни за что не расстанусь со своей свободой.

– Я знаю, знаю… Знаю, что вы меня не любите. Можете произнести эту фразу, я все понимаю. Любить меня? За что? В моей жизни был один счастливый миг – тот вечер в Жуэнвиле, когда мы встретились… Помните? Всего на секунду, в тени деревьев, мне почудилось, что у вас задрожала рука, и я был настолько глуп, что вообразил…

Дениза не дала ему договорить: ее тонкий слух уловил в конце коридора звук шагов.

– Кто-то идет…

– Нет же, нет, это резервуар, он вечно издает странные шумы, можно подумать, там кто-то живет…

Делош продолжил свою застенчивую литанию, но Дениза почти не слышала ласковых слов. Ее взгляд скользил по крышам «Дамского Счастья». По обе стороны стеклянной галереи сверкали на солнце залы и другие галереи. Крыши с прозрачными окнами напоминали казармы, поставленные симметрично и вытянутые в длину. Металлические конструкции, лестницы, мосты выглядели кружевными на фоне голубого воздуха столицы. Кухонные трубы дымили не хуже фабричных, а кубический резервуар можно было принять за какое-то строение эпохи варваров, воздвигнутое здесь человеческой гордыней. Вдалеке подавал голос Париж.

Дениза очнулась, вынырнула из своего мысленного одиночества и поняла, что Делош успел завладеть ее рукой и смотрит так обреченно, что она не решилась отчитать его.

– Простите меня… – шепнул он. – Теперь все кончено, но я не переживу, если вы откажете мне в дружбе… Клянусь, что хотел произнести совсем другие слова. Я поклялся, что буду вести себя разумно.

По щекам молодого человека снова потекли слезы, но он старался говорить твердым тоном.

– Я знаю, какая участь меня ждет, и не надеюсь на удачу. Я проиграл на родине, проиграл в Париже, меня наголову разбили повсюду. Я работаю в «Дамском Счастье» четыре года и все еще последний человек в отделе… Не переживайте за меня и из-за меня, я больше не стану докучать вам. Постарайтесь стать счастливой. Любите, кого захотите, я буду только рад. Ваше счастье – мое счастье.

Делош не смог продолжать. Скрепляя клятву, он поцеловал Денизе руку, как покорный раб, чем очень ее растрогал.

– Бедный мой мальчик! – произнесла она с сестринской нежностью, смягчавшей жалость к поверженному.

Оба вздрогнули, обернулись и увидели Муре.

Жув уже десять минут разыскивал директора, бегая по этажам «Дамского Счастья». Тот нашелся на строительстве нового корпуса, на улице Десятого Декабря. Он каждый день проводил там много времени, заставляя себя увлечься работами, о которых так долго мечтал. Октав искал убежища среди каменщиков, собиравших угловые пилястры из тесаного камня, среди слесарей, собиравших металлические конструкции. Фасад уже появился из земли, явив миру широкий портал и окна второго этажа. Опытный глаз мог различить остов будущего здания целиком. Муре расхаживал по лесам и обсуждал с архитектором декор, перешагивал через железо и кирпичи, спускался в подвалы. Пыхтение паровой машины, нудный скрип во́рота, перестук молотков, гул рабочего люда в пространстве гигантской клетки и на мостках лесов на некоторое время отвлекали хозяина «Счастья» от печальных мыслей. Он возвращался на свет весь в известке и черной металлической стружке, промочив ноги, и снова чувствовал боль, а сердце билось все громче, по мере того как отдалялся шум стройки. В этот день настроение Муре улучшил альбом с рисунками мозаик и майолики, будущих украшений фриза, но тут появился запыхавшийся, недовольный, выпачкавшийся Жув и нарушил идиллию. Сначала Муре отмахнулся, но инспектор шепнул ему несколько слов, и он последовал за ним, оцепенев от предчувствия страдания. Все